— Кто бы подумал, что путешествие в дебри Канады начнется с подобного? — сказал Чарльз. — Что подумали бы в деревне, если бы посмотрели на нас сейчас?

Действительно — что? И тем более в следующие дни, когда Чарльз, полностью войдя в свою роль викторианского души общества, спел в микрофон дуэт на званом завтраке в паре с Клондайкской Кэт, и мы с ним, а также с Дэвидом Ханном, тогда спортивным корреспондентом «Обсервер», лихо сплясали на сцене салуна «Серебряная туфелька» по просьбе присутствовавших. Как британцы — единственные на вечере писателей и фотографов, — мы, видимо, вносили ноту подлинности в происходящее. Я потеряла туфли, Чарльз практически вывернул все суставы, но мы не посрамили дух британских первопроходцев девяностых годов прошлого века!

Все было точно сон. Как-то утром мы завтракали с представителями канадской конной полиции — но не с нынешними с их формой цвета хаки, фуражками и обтекаемыми полицейскими машинами, а мужчинами в алых мундирах, синих брюках для верховой езды и широкополых шляпах, с теми, кто поддерживал закон и порядок в прериях в давние времена. Мне невольно вспомнилась сцена из «Роз-Мари», в чем и приношу извинение конной полиции Канады за такое опереточное сравнение!

Сидя за огромным круглым столом, поглощая яичницу с беконом и тартинки с медом, мы беседовали о лошадях, о верховой езде и о путешествии по горам. А потом я задела ногой что-то звякнувшее, нагнулась поднять упавшую ложку или вилку и вдруг поняла, что звякнула шпора на сапоге моего соседа… Две внушительные серебряные шпоры с цепочками на форменных черных сапогах. И я с восторгом подумала, что вернулась на мой любимый Дальний Запад. Тут даже в городах было рукой подать до диких просторов.

И в первую очередь в Эдмонтоне, где из окон нашего номера за высокими белыми зданиями и широкими улицами мы могли увидеть ждущую нас прерию. Рыжеватая с голубым отливом дымка в отдалении, простирающаяся насколько хватает глаз. Еще пять дней — и мы отправимся в путь. А тем временем мы извлекали массу удовольствия из нашей Клондайкской недели.

И извлекали мы его вовсю. Обычно мы ведем тихую деревенскую жизнь. Городские развлечения не в нашем вкусе. Но эти! Ночные клубы, приемы, великолепный завтрак, который устроил Торонто и Доминьон-банк… все это пронизывал стиль кантри, абсолютно неотразимый. Точно нескончаемый Праздник Урожая. И еще оттенок старомодной элегантности. Эти костюмы воздействовали на тех, кто их носил. Женщины двигались грациозно, мужчины проникались учтивостью — открывали двери перед дамами, изящным жестом приподнимали цилиндры, пропускали дам вперед. Вот почему Чарльз, всегда крайне учтивый, внес свою лепту в историю «Шато-Лаком».

Чарльз всегда пропускал женщин перед собой в двери и через турникеты. Сколько раз я проходила через театральное фойе или через барьер в таможне в полной уверенности, что Чарльз следует прямо за мной… и тут билетер или таможенник протягивает руку, я оборачиваюсь, чтобы кивнуть на мужа, у которого наши билеты — или наши паспорта, — а между ним и мной семь-восемь женщин, и он вежливо пропускает вперед еще одну.

Ну и естественно, в костюме тех времен Чарльз стал еще любезнее. Например, всегда входил в лифт последним, хотя обычно это большого значения не имело, так как наша компания заполняла весь лифт, а выходили мы на одном этаже.

Однако в этот раз среди нас затесалась еще пара. В клондайкских костюмах, разумеется, так что никто их даже не заметил. На нашем этаже мы все вышли и направились к своим номерам. У нас было ровно десять минут, чтобы привести себя в порядок и снова встретиться для нового похода в вестибюле отеля.

То есть разошлись все остальные, а я ждала, чтобы Чарльз вышел из лифта, где он вежливым жестом пропускал вперед оставшуюся пару, и тут женщина в аквамариновом платье с турнюром шагнула вперед, кончиком солнечного зонтика нажала на кнопку, двери лифта сомкнулись, и Чарльз унесся вверх.

Затем, как выяснилось позже, Чарльз объяснил, что он хотел выйти на том этаже, и женщина, думая остановить лифт, скользнула пальцем по всем кнопкам сверху вниз, прежде чем Чарльз или ее муж успели ее остановить. Эффект был потрясающим. Пара вышла через два этажа, а Чарльз, оставшись в гордом одиночестве, продолжал ехать вверх с остановками на всех этажах вплоть до двадцать четвертого, где находился вращающийся ресторан, а затем лифт пошел вниз, опять-таки останавливаясь на каждом этаже, открывая и закрывая двери.

По пути вверх Чарльз увидел в открывшихся дверях мужчину в лиловом сюртуке, который ждал лифта вниз и, по словам Чарльза, очень удивился, когда двери вновь открылись на его площадке и он опять узрел Чарльза, теперь на пути вниз. Однако он удивился еще больше, когда, хотя он нажал кнопку вестибюля, а Чарльз был в кабине один, лифт продолжал автоматически останавливаться, открывать и закрывать двери на каждом этаже, хотя все площадки оказывались пустыми. Но женщина в аквамариновом платье преуспела в своем благом порыве.

К несчастью, Чарльз так увлекся, объясняя все это, что не заметил, как лифт остановился на двенадцатом этаже. И поехал дальше. Меня на площадке не было, потому что я искала горничную с ключом от нашего номера… Десять минут нашей передышки почти истекли, и пора было спускаться в вестибюль. А Чарльз тем временем спустился этаж за этажом в вестибюль, где собралась целая толпа, завороженно наблюдая по световым сигналам за фантастическим движением лифта. Он обезоруживающе улыбнулся им и начал подниматься. Когда он наконец все-таки добрался до двенадцатого этажа, на площадке уже ждала вся наша компания, чтобы спуститься в вестибюль.

С полной невозмутимостью Чарльз учтиво посторонился, пропуская их в кабину.

— Ну, нет! — возопила я, вцепляясь в него, чтобы все не повторилось снова.

И в тот же вечер, после обеда в «Старой фабрике спагетти», куда из-за катания на лифте мы успели еле-еле, у нас произошла самая-самая первая встреча с гризли. И не в глуши Скалистых гор, как мы рассчитывали, а в заповеднике в пятнадцати милях от Эдмонтона. И если это покажется пресным, значит, в отличие от меня, вы не кормили из детской бутылочки взрослого гризли. Одного из самых крупных гризли в неволе, весящего в шесть раз больше какого-нибудь могучего атлета.

Идея принадлежала управляющему Эдмонтонского бюро путешествий, с которым мы обсуждали наши планы. В Джасперовском национальном парке есть волки, сообщил он нам. Однако будет редкой удачей, если мы сумеем увидеть их летом. В горах вокруг Уотертона водятся гризли… Ну, да это мы и сами знали. Но, сказал управляющий, если мы посетим Бесклеточный зоопарк Альберты, то сможем посоветоваться со специалистами. Они могут рассказать нам о гризли очень много. У них там есть три взрослых гризли, и канадские рыси, и пумы, и олени, и бизоны.

Чистейшая правда! И наблюдать животных в их естественной среде обитания — удовольствие ни с чем не сравнимое. Я не люблю зоопарки, но этот — совсем другое дело. Вольеры такие огромные, что, как правило, ограждений просто не видно. И некоторые животные полностью вымерли бы, если бы не такие заповедники, где делают все для их сохранения. Особенное впечатление на нас произвели лесные волки, которые в полной безопасности от яда и пуль бродили, сторонясь людей, как заложено в их натуре, по принадлежащему им лесистому склону холма. И я никогда не забуду, как меня изучали умные глаза великана-гризли, чья морда находилась в каком-нибудь футе от моего лица.

Он был одним из трех осиротевших медвежат, которых за одиннадцать лет до этого нашли в горах Суон-Хиллс к северо-западу от Эдмонтона. В этих краях давно бытуют истории об особенно крупных гризли, которые считаются потомками давно вымерших гризли прерий. Самый большой гризли, из описанных в Канаде, был застрелен в Суон-Хиллс проводником, и высота его, когда он встал на задние лапы перед человеком (именно эта поза придана его чучелу), превышала десять футов.

Однако теперь, когда была найдена нефть и нефтяные компании строят поселки и пролагают бульдозерами дороги, гризли в Суон-Хиллс подверглись истреблению. Их пристреливали, когда они, недоумевая, следовали по своим привычным тропам или, как в обычае у медведей, приходили рыться в куче отбросов у поселка. Для зоопарка Альберты день, когда траппер-индеец нашел трех медвежат и прошел шестьдесят миль до ближайшего поселка с телефоном, стал великим днем.